Никогда более он не помнил, чтобы видел нечто похожее не это.
Это было великолепно.
Он лежал на кровати, около которой стояла маленькая толпа людей. Он назвал это количество "толпой" потому что они уж очень столпились, как на фатографию, а "маленькой" - потому что для настоящей толпы эта была слишкам малочисленная.
Знакомые.
А около него - шкафчик.
Это было ужасно великолепно.
Прямо перед ним стоял маленький низкий стол, на котором покоилась ваза с цветами. Такие цветы он встретил первый раз в жизни.
Он не пытался ничего вспомнить, не спешил узнавать в толпе своих знакомых, которых уже узнавал, он впревые в жизни просто перестал спешить и - и неторопливо глядел.
Страшное великолепие.
Цветы перед ним, словно в каком-то странном кино, постоянно расспускались и сжимались вновь, очень быстро, непоредлелённо с какой скоростью, ему казалось что они то с космической скоростью мелькают, то просто медленно распускаются, но он знал что на самом деле они имеют постоянную скоростью своих движений.
Слишком быстро для реальности...
Слишком явно для сна.
Как раз.
Он смотрел на эти цветы, не представлял себе ничего другого кроме них, всё вглядывался в расцветы и закаты очередного дня жизни...
Люди всё стояли и стояли, и не было ясно, толи они застыли во времени, толи просто не решаются сказать что-либо.
Он этого не видел, и даже не думал о них, но естественно он это знал.
По великому стечению случайностей, из обычных случайностей, он внезапно перевёл взгляд на часы, висевшие дальше вазы.
Что-то было зловещее в стрелке часов, минут, сикунд, что-то было ужасающе-пугающее в необычайно медленном ходе стрелки...
Он замечал тени, мелькающие и падающие на часы, видел как тени пересекаются, образуя нечто другое, он вновь расширил кругозор чтобы увидеть всю комнату теперь хорошенько.
Он сидел на кресле-качалке, и перед ним стояло трое человека. Он понимал что это его сыновья, хотя он ни разу об этом не подумал и тем более он не допускал что это невозможно или же возможно...
Он был мёртв и жив.
Он вгляделся в окно и вновь ощутил пробег закатов и рассветов.
Он сидел в тёмной комнате, позади него на стене висела освещённая карта и около неё, на столе, неявно присутствующем здесь, стоял телефон.
Он знал, что с этого телефона всегда можно было позвонить только по одному номеру...
Только с этого телефона.
Он был одет в офицерскую форму и держал в руках пакет.
В этом пакете хранился важный документ, который мог решить...
И стоило только сконцентрироваться вниманием на документе, как он вновь и вновь полетел сковозь невиданую метерию в новые и новые части вселенной.
Части сознания, так безжалостно разбросанные кем-то, начинали собираться,
или же заканчивали.
...
...В последний раз, он окинул взором одно из бесчисленных зеркал, и вернулся туда, в начало.
Он лежал на кровати и перед ним стояли все его друзья, знакомые, враги, все его истиные первоначальные ответвления.
Он смотрел на вазу, в которой цветы бешено-спокойно распускались и закрывались, распускались и закрывались.
На этот раз ничто не произошло.
Один из толпы крикнул на сцену: "Даёшь просветление в массы!".
Единственный актёр неумело упал на пол и, в последних своих словах и силах, сказал:
"Я умру... Но цветы всё так же будут распускаться и вы ничего не сможете поделать.".
Они и не могли.